Для писательницы иронических детективов Дарьи Донцовой входным билетом в новую жизнь с высоким материальным достатком и бешеной популярностью стала серьезная болезнь. Нет человека, который не видел бы даму с собачками, улыбающуюся со страниц журналов, экранов телевизоров и обложек собственных книг. Сильная духом женщина Агриппина Аркадьевна, которую близкие люди называют Писака, популярная писательница, известная под псевдонимом Дарья Донцова, рассказала, как сделать деньги на самозабвенном вранье…

— Вы росли в семье творческих людей, расскажите об этом судьбоносном факте.

— Мой папа Аркадий Васильев был достаточно известным писателем, он писал просоветские коммунистические книги. Как и множество советских литераторов, отец сейчас незаслуженно забыт. В детстве я вообще считала, что все люди либо пишут книжки, либо поют. Мама была режиссером Москонцерта, и поэтому в нашей семье бывали популярные в то время певцы. Мне это все казалось таким обыденным. Ну почему все сходят с ума от Бубы Кикабидзе? Вот он сидит у нас на кухне, чай пьет, как и все. А у Валентина Катаева мы дрались под столом с его дочкой Тиной. На даче Корнея Чуковского носились шумной толпой малолеток.

— Значит, образ жизни и популярность известных людей вас совсем не прельщали?

— Мама считала, что в ребенка надо «вбить» культуру: водила на балеты, концерты. А для меня что Моцарт, что Шуберт — тоска жуткая… Музыку не понимала. Вот папа не пытался воздействовать, чтобы я пошла по его стопам. Я никогда не думала, что буду писать, потому что видела, как он трудится по десять часов за письменным столом. И мне это не нравилось… Что за работа вообще такая: водить ручкой по бумаге?

— А сами вы кем думали стать?

— В самом раннем детстве мечтала торговать мороженым, потому что мне его не давали, так как я была больным, хилым ребенком. Думала, если стану продавать его, наконец наемся. Когда повзрослела, хотела поступить в ГИТИС или во ВГИК на актерский, но мама объяснила, что профессия актрисы очень зависимая, трудно придется, если не сложится судьба на сцене. Я ее послушала. Пошла на журфак МГУ — ведь журналистика тоже своеобразный театр, только более хлебное занятие.

— Да и папа мог поспособствовать продвижению в профессии…

— У папы случился инсульт, когда я училась в девятом классе, а уже ближе к окончанию вуза его не стало, он мне так и не смог ничем помочь. У меня к тому моменту уже появился сын Аркадий. Первый брак, развод и насущная необходимость зарабатывать деньги. Во время учебы и после я работала в газете «Вечерняя Москва» в отделе культуры.

— А еще после окончания вуза вы работали переводчицей…

— Верно. В Сирии, в российском консульстве. Мне было чуть больше 20. Как‑то вместе со своим знакомым журналистом решили пойти к гадалке… Сейчас-то я понимаю, что это довольно серьезно, а тогда казалось, что будет просто забавно. Гадалка ворожить согласилась почему-то только мне. И она рассказала, на мой взгляд, на тот момент невероятные вещи. Например, что у меня появится дочь. С чего вдруг, думаю: у меня уже сын есть, а мужа нет, да и средств особых тоже? Далее она поведала, что в 45 лет я очень серьезно заболею, все будут думать, что умру, но я выживу и проживу до 108 лет. (Я изумилась, откуда ей знать, что у нас в роду долгожители — в 102 умерла моя бабушка, маме сейчас 100.) А во второй половине жизни я стану очень богатой, и богатство придет от правой руки. Я сначала подумала о замужестве. Но она описала, как я правой рукой веду по столу слева направо (арабы пишут справа налево, поэтому гадалка не поняла, что я делаю). Мой знакомый загорелся желанием тоже узнать свое будущее и уговорил ее погадать. Она предсказала, что ему осталось жить два года. Представляете, как я удивилась, когда через два года так все и случилось?

А в 1986‑м у меня родилась дочь от третьего брака… Я ушла из «Вечерней Москвы». За три года, что я воспитывала дома маленькую дочку, в журналистике произошли кардинальные изменения. Меня пригласили в одну программу на телевидение корреспондентом, я походила и поняла, что это не мое. Начала преподавать немецкий, стала частным репетитором.

— А почему только немецкий, вы же и французским владеете?

— Французский у меня хороший разговорный, но грамматику, необходимую для преподавания, я не знаю. А немецкий по жизни как-то ближе, у меня даже няня была немка и воспитала меня соответственно. Я до сих пор обувь в прихожей ставлю носок к носку, пятка к пятке.

— В какой-то момент вы оставили профессию… Что побудило вас начать писать книги?

— Это был переломный момент в моей жизни, в 45 лет у меня обнаружили рак. Вот тогда-то я и вспомнила о случае в Сирии. Я перенесла четыре операции подряд, онкологи не верили в мое выздоровление, а я надеялась, что предсказание гадалки сбудется.

Однажды муж пришел ко мне в больницу с крупноформатной книжкой «12 подвигов Геракла» и заявил: «Ну что ты валяешься, как мясо в тряпках? Ты все время говорила, что тебе не дают писать. Так пиши, все равно еще полгода тут проведешь. Хватит бездельничать!» До сих пор пишу полулежа в постели, и эта книжка у меня вместо письменного стола.

Тогда я весьма смутно представляла, что собственно должна писать. После нескольких наркозов человек плохо видит и думает, и вообще слабо распознает реальность. В таком состоянии я и увидела свою первую героиню. В нашу палату ввалилась гражданка в шубе, это притом, что за окном было лето. Дама держала в руках пакет с пирожными, они почему-то падали на пол, она злилась, поднимала и складывала их обратно, а потом выбежала в окно, кстати, это был четвертый этаж. И вот я, в шоковом состоянии, ощущая себя той сумасшедшей, очнувшейся после четвертой операции, принялась додумывать, что с этой гражданкой произошло дальше. И тут картинки в голове начали меняться со страшной скоростью — только успевай записывать.

— Такие четкие картинки в голове — признак богатой фантазии, а кто-то предположит, что и легкого сумасшествия…

— Я считаю, писать книги, картины, сочинять музыку — это уже какое-то отклонение от общепринятой нормы, потому что, если бы это было нормально, этим бы занимались все. Я хочу сказать, человек, родившийся с «левой резьбой», от незнания, что с этим делать и как жить, скорее всего сопьется, если останется без психологической помощи, а тот, кто справится с собой и научится контролировать свои мысли, сможет воплотить их в творчество. Мне повезло, потому что у меня муж-психолог, хотя я стараюсь не злоупотреблять его профессиональными возможностями. Меня всегда поддерживают друзья. Когда я лежала в больнице, в палату чуть ли не очередь выстраивалась. Врачи даже повесили на двери объявление: «К Донцовой больше пяти человек в день не пускают». А одна моя подруга достала черную икру — страшный дефицит в те времена — и заставляла есть ее ложками; она где-то услышала, что черная икра очень помогает при моей болезни. С тех пор я на этот деликатес даже смотреть не могу.

— Правда, что в жизни вас окружает огромное количество домочадцев, гостей, домашних животных, как и ваших героинь?

— Вокруг меня всегда много людей. Почему-то стоит человеку прийти к нам один раз, и он остается. У нас большая семья, множество друзей и знакомых. В кастрюлях, в которых я варю суп, можно устраивать массовые заплывы.

— После больницы ваша жизнь потекла совсем по другому руслу?

— Из больницы я вышла с пятью готовыми романами. В издательство «ЭКСМО» меня буквально загнал сын моей лучшей подруги. На мне отчетливо отразились последствия химиотерапии — лысую голову я прикрыла береткой, сама закуталась в пальто (это в разгар-то лета) и в таком виде появилась на пороге издательства. Там я и столкнулась, как потом выяснилось, с главным редактором, который направил меня, несмотря на внешний вид, в отдел детективов — результат вам известен.

— А почему, кстати, детективный жанр выбрали?

— Я сама очень много детективов прочла на разных языках и этот жанр хорошо понимаю. Готова подписаться под фразой, принадлежащей писательнице детективных романов Татьяне Поляковой: «Человек, прочитавший 100 детективов, 101‑й сможет написать сам». Раньше бытовало мнение, что писать детективы — не женское дело. Теперь этот стереотип в прошлом. Однажды по телевизору увидела интервью с Василием Аксеновым — очень умным, хорошим писателем, у которого на все ярко выраженное собственное мнение. Его спросили: «Как вы относитесь к таким книжонкам, какие пишет Донцова?». Сам вопрос уже подразумевал, что меня сейчас будут размазывать по асфальту тонким слоем. Но ответ коллеги, с которым я не была знакома, удивил: сам он такими романами не увлекается, потому что не любит детективный жанр, но Донцова пишет аптекарскую литературу, то есть книги, которые люди «принимают» вместо лекарства, для поддержания хорошего настроения.

— Вы согласны с этим мнением? Ведь ваши книги не претендуют на серьезность?

— Любому человеку приходила в голову мысль, что он когда-нибудь умрет. На этой мысли базируется вся философская литература. Эта мысль не обходит стороной и писателей. Сей факт вовсе не означает, что к жизни нужно относиться как к тяжелому камню на плечах и постоянно думать о том, что завтра тебя положат под крест. Вот именно поэтому, находясь в палате реанимации, вы вряд ли захотите наслаждаться великим произведением Толстого «Смерть Ивана Ильича» или, лежа на аппарате вентиляции легких, читать «Один день Ивана Денисовича» о том, как герой долго и мучительно умирает. У любого нормального человека должен быть выбор, что читать.

— А откуда приходит сюжет книги?

— В жизни может быть все. Иногда случаются такие вещи, которые невозможно придумать. Одна из моих книг была про пожилого мужчину, который ловил преступников, в сюжете было замешано кольцо с ядом. И вот спустя какое-то время в дверь позвонил милый старичок, стоит на пороге и выжидающе на меня смотрит: «Не узнаете? Вы же про меня книжку написали… Откуда вам известно про это кольцо?» У меня был шок. Мы потом весь вечер разговаривали на кухне, и я пыталась его убедить, что все придумала.

Вообще мои книги — результат самозабвенного вранья. Трансляция произвольного показа событий в моем воображении. Сначала я этими картинками управлять не могла. Зато теперь научилась ими пользоваться, записывать все, что вижу, прокручивать вперед-назад. В голове у меня черт знает что. Иногда извне что-то попадется на глаза и повернет сюжет. Например, однажды у меня случилось озарение в вагоне метро, когда я увидела девушку, изысканно одетую в голубых тонах. Я вскочила и заорала: «Знаю, кто убил, она была в голубой шляпке!!!» Естественно, на следующей остановке пришлось выйти — вокруг меня почему-то сразу образовалось свободное пространство…

— Ваши героини либо небогаты, либо хорошо помнят свою недавнюю бедность. Это отклик вашего собственного материального неблагополучия в прошлом?

— Бывали времена, когда я покупала картошку по счету. Не килограммами, а штуками: две в суп, две ребенку на гарнир, значит, четыре. Я стараюсь не забывать об этом. Вообще деньги не должны портить человека, тем более если они честно заработаны.

— Действительно, книги приносят вам хороший доход. Вы не боитесь, что на «Донцову» мода пройдет, люди изменятся и перестанут покупать ваши романы?

— Люди не меняются, мои книги всегда будут пользоваться спросом. Потому что я никогда не обманываю ожиданий своего читателя. Покупая мою книжку, под обложкой он надеется найти то, что страшно, интересно, смешно и закончится хорошо. Он закроет ее с мыслью: вот героям книги повезло, повезет и мне. Из любой ситуации, даже, казалось бы, самой безвыходной, всегда есть два выхода. Не стоит преждевременно опускать руки и сводить счеты с жизнью.

— Как вы сами оцениваете, на какую аудиторию рассчитаны ваши произведения?

— Меня любят не только домохозяйки, как многие думают. Я знаю, что мои детективы с удовольствием почитывают мужчины, их привлекает в сюжете то, что баба — дура. Они абсолютно откровенно говорят: бог ты мой, какая она идиотка, прямо читать приятно! Дети читают, потому что смешно. А кое-кому интересна детективная завязка. Я это знаю и уверена, что буду писать до самой смерти, а к тому времени наука продвинется так далеко вперед, что, когда умру, меня подключат к компьютеру, и я продолжу писать уже в состоянии механического разума.